Апрельская сказка - Страница 34

— Не возненавидела, — возразил Итан. — Однако мы все считали, что ты отравляешь Монике жизнь. Она говорила, что ты старалась записаться на все занятия, которые она выбирала для себя в школе. И на музыку, и на рисование, и на спортивные игры. Что ты пошла вслед за ней служить в авиакомпанию и всегда ухитрялась сделать так, чтобы попасть на самые выгодные рейсы. Что ты увела у нее пилота, в которого она была влюблена…

— Что ты сказал? — переспросила Дорис ледяным тоном.

— Я не помню, как его звали, но Моника якобы видела, как он выходил из твоего номера.

— Если он выходил из моего номера, значит, меня там не было, — тем же тоном сообщила Дорис.

— Я ни в чем тебя не обвиняю. Я просто рассказываю о том, что нам говорила Моника, объясняю, почему мы тебе не доверяли. А когда, как мы считали, ты украла у нее шанс сняться в рекламе авиакомпании, это показалось нам последней каплей. И она так искусно играла свою роль! Она, мол, переживет, она так за тебя рада, ты это заслужила. И мы…

— Пришли к окончательному выводу, что я расчетливая сучка, мерзкая интриганка, готовая переступить через лучшую подругу, лишь бы получить то, что ей хочется, — закончила за него Дорис.

— Приблизительно так.

— Но тебя все равно тянуло ко мне, — сказала она с отвращением. — Бедный Итан.

— Да, — согласился он. В голосе его звучала горькая ирония. — Если бы я только показал, что интересуюсь не тобой, а любой другой девушкой…

— Ничего бы не случилось? Но это была я — та, которая всегда получала то, на что претендовала Моника.

— Но ты ведь понятия не имела, что ей до смерти хотелось сыграть стюардессу в том ролике?

— Нет. Она вела себя так, словно была очень рада за меня, даже счастлива. — Дорис грустно рассмеялась и добавила: — Наверное, никто не разбирается в людях хуже меня! Мне даже ни разу не пришло в голову, что она может не любить меня. Я была уверена, что мы подруги. Лучшие подруги. Я думала, что она относится ко мне так же, как и я к ней.

— Ты сообщила полиции, кто оказался твоим преследователем? — тихо спросил Итан.

— Нет.

— Почему?

— Потому что она была моей подругой! — крикнула Дорис. — Потому что мне было очень больно!

Она отвернулась и пошла за чайником.

— И все же… Моника загубила твою карьеру, запугала, замучила…

— Да, — прошептала Дорис, наливая воду в чайник. — Шестнадцать лет… С тех пор, как нам обеим исполнилось по одиннадцать, ее жизнь была сплошной ложью.

— Нет, — мягко поправил ее Итан, — это были просто обиды, которые вызрели только тогда, когда ты…

— Соблазнила мужчину, которого она сама хотела.

— А я не знал даже половины из того, что она сделала! Про то, что она облила краской твою машину…

— Я отдавала ее перекрасить.

— Про того продавца пылесосов, который приставал к тебе до тех пор, пока ты не вызвала полицию. Про посылки и записки, которые она посылала Лорену. Почему ты мне не рассказала?

— Не думала, что тебе это может быть интересно. Ты вел себя так, словно все это тебе надоело. Советовал мне держать себя в руках. — Дорис помолчала, а потом продолжила: — Когда я получила те снимки, тебя это совсем не тронуло. Ты не разозлился, не огорчился…

— Нет, Дорис, это совсем не так. Если бы я нашел того, кто так долго изводил тебя, то переломал бы ему руки. Я попросил Джона, чтобы он внимательно следил, не появится ли кто чужой, и немедленно сообщил в полицию…

— Только это был не чужой. Никто бы ничего не заподозрил, встретив Монику.

— Поэтому-то и собаки ни разу не залаяли.

— И мои соседи ничего не замечали. Все знали, что Моника — моя лучшая подруга, которая мне часто помогает.

— Она отдала мне негативы, — неожиданно сообщил Итан. — Я их уничтожил.

— Она отдала их тебе? — Дорис не верила своим ушам.

— Вынужденно.

Дорис молчала. Зажигая газ и ставя на него чайник, она пыталась представить, каким образом Итан заставил Монику сделать это.

— Почему, вернувшись из Парижа, ты не сказала мне, что тебя собираются уволить? Что тебе уже нашли замену для презентации духов?

— Ты не дал мне возможности что-либо рассказать. Просто повернулся и ушел.

— Ты права. И дело было не только в Кевине. К тому времени я уже и без того решил покончить с нашими отношениями. Они приобрели чересчур эмоциональную окраску. Я говорил себе, что легко это переживу. Но ошибался… Меня тянуло к тебе все сильнее, и все больше я презирал себя. А увидев ту газету с фотографией… — Глядя на ее густые, блестящие волосы, ниспадавшие волной на плечи, он тихо попросил: — Мне очень жаль, Дорис, прости меня… Боже, как это глупо звучит. Когда я увидел торжествующую улыбку Моники, мне стало дурно.

— Не тебе одному. Уходи, Итан. Все это абсолютно бессмысленно. Я тебе даже не нравлюсь.

— Это не так. Просто я обнаружил, что совсем не знаю тебя. Я ведь пытался побороть самого себя. Ты меня очень привлекала, я желал тебя, но не хотел, чтобы ты мне понравилась, как человек, не хотел привязаться к тебе. В те редкие минуты, когда трезвый расчет брал верх над чувствами, я поверить не мог, что веду себя, как распалившийся школьник. Мне тридцать шесть лет, и чтобы такой рациональный, образованный человек, как я, спасовал перед своими эмоциями… — Итан осекся и с невеселой улыбкой продолжал: — Знаешь, это слишком мягко сказано! Я отчаянно, до безумия хотел тебя! Но Монике удалось отравить все остальные чувства, которые я мог бы к тебе испытывать.

Дорис выключила чайник и повернулась к нему.

— Моя мать очень переживает. Она хотела бы с тобой встретиться…